Годы оккупации в воспоминаниях Веры Колесник

Как мы уже сообщали, в этом году краеведы Александрии начали активный поиск документов и живых свидетелей трагических событий фашистской оккупации города 1941-43 годов. В прошлом номере мы опубликовали воспоминания Марии Лихопой, которая 11-летней девочкой встретила войну и сохранила в памяти многие факты из оккупационной жизни своей семьи и нашего города. Краевед Владимир Иванченко разыскал еще одну свидетельницу тех событий – Веру Александровну Колесник.

У многих людей детские годы намного ярче отпечатываются в памяти, чем взрослая жизнь, и наша собеседница одна из таких. В усадьбе ее семьи, расположенной на улице Кременчугской в районе 8-й школы, рядом с современным домом стоит хата ее дедов, построенная еще до революции – точной даты никто не помнит. Здесь прошли детские годы нашей героини. В 1941 году ей исполнилось 9 лет, и она только закончила 1-й класс, когда в город пришли фашисты. На три года об учебе пришлось забыть и думать, в прямом смысле слова, о куске хлеба.
День 6 августа 1941 года запомнился Вере тем, что со стороны города начали бежать люди, а днем на их улицу заехали три мотоцикла – явление редчайшее для того времени. На них сидели немецкие солдаты. Любопытные соседи окружили мотоциклистов, те угостили их сигаретами и поехали дальше. Немного позже в доме Колесников квартировались четверо немецких летчиков, которые начали наводить порядки борьбой с … мухами. Они выбросили из дому все, что посчитали лишним, и в целях дезинфекции выкурили насекомых каким-то раствором.
О квартирантах, в отличие от других встречавшихся на пути фашистов и полицев, Вера Александровна не может вспомнить ничего плохого: угощали продуктами и сладостями, фотографировали на память: уникальный снимок, сделанный в августе 41-го и запечатлевший местную ребятню (Вера стоит вторая справа), она предоставила нашей редакции: «Служили немецкие летчики на аэродроме в районе «Проліска».

Во время пребывания у нас, один из них погиб, и его товарищи собирали все, что могли, для его многодетной семьи. Бегали мы на аэродром, где работали поварами и немки, и наши. Первый раз немецкий кашевар насыпал нам в ведро гору вермишели с тушенкой – лакомство неслыханное, а когда мы стали прибегать уже целой толпой, то отсыпал уже всем по чуть-чуть. Но когда в 43-м дела у фашистов стали плохи, их настроение изменилось. Кто-то из них забрал у нас свинью и сапоги».
– Помню в октябре того года по дороге из Кременчуга стали гнать колонны военнопленных, – рассказывает Вера Александровна. – Уже позже я поняла, что к чему, а тогда было большое любопытство, а позже и страх. Десять дней тысячи солдат, изнуренных и кое-как одетых, шли по дороге. Их сопровождали мадьяры (так мы их называли) на лошадях и с автоматами. В первый же день наши люди пытались передать пленным какие-то продукты, но охранники запретили, и больше таких попыток не было. Видела, как в один из дней наши солдаты шли со снопами пшеницы. Это фашисты разрешили собрать их с полей, чтобы пленные не падали с голоду. А тех, кто падал или кого уже не могли тащить товарищи, отволакивали в сторону и пристреливали. Позже наши колхозники собирали тела погибших вдоль дороги и свозили в яр. Один раз я видела это зрелище, как трупы десятками сбрасывали с подвод, но тут же взрослые запретили даже подходить близко.
В годы оккупации мать работала в колхозе «Борець за краще життя», а отец служил в пожарной части (в 1944 году он ушел на фронт, был ранен в Чехословакии, вернулся домой в 45-м в гипсе и на костылях). У нас была корова, и я бегала продавать молоко на базар, что был на месте нынешней Соборной площади.
При немцах в нашей 8-й школе прошел только один урок – на полу, на сене и при буржуйке. Пришли их солдаты, сказали ”вэк” и выгнали нас, а в здании школы устроили не то архив, не то склад. Когда они отступили, то в школе осталось огромное количество рулонов бумаги, так что ею мы были обеспечены сполна – даже гардины из нее делали.
Хорошо запомнилось 6 декабря 1943 года – это был такой солнечный “бравый” день. Я наконец-то увидела наших солдат. И хоть они в сравнении с вышколенными немцами выглядели худыми и уставшими, но радость такая была! А дни перед этим были жуткими – вокруг шли бои. Первый снаряд упал на улице Пархоменко, и мать тут же спрятала нас с сестрой в погреб, где мы сидели несколько дней.
Перед отступлением немцы жгли хаты, но не все подряд, а те, дым от которых мог создавать дымовую завесу. В те дни полегло немало наших солдат. Неизвестно, почему их рядами пустили на укрепленные позиции немцев. Они косили наших из пулеметов, а замаскированный «Тигр» уничтожил более 10 советских танков.
В нашем огороде похоронен один из танкистов. Место мы знаем лишь приблизительно, стараемся его не трогать, но земля после стольких лет продолжает выносить на поверхность все, что в ней осталось с войны. И у нас, и у соседей периодически при вспашке находятся осколки, а бывало, и снаряды. Всегда, когда подхожу к месту захоронения, меня охватывает чувство тревоги. Поэтому есть большая просьба к тем, кто читает эти строки, обратиться к следопытам – пусть исследуют это место. Может быть, найдут останки и захоронят, как положено, по-людски…
Сразу после освобождения города школы начали работать, и я пошла в 3-ю школу на уроки со своим стулом, так как мебели практически не было. После закончила культпросветучилище по специальности библиотекарь, а с 1961 года работала служащей в городском военкомате.

Сергей Гавриленко