Эта мрачная и нужная профессия

Морг в нашем восприятии ассоциируется с чем-то ужасным и потусторонним, ведь смерть – самое страшное, что случится с каждым из нас. Но есть люди, которые на «ты» с этим явлением. Если кто-то представляет работника морга этаким угрюмым небритым типом в забрызганном кровью халате, то он очень ошибается. Сотрудники учреждения – самые обычные люди с такими же радостями и горестями, как у каждого из нас. Разве что, каждый день чувствуя дыхание смерти, они умеют немножко больше ценить жизнь.

Владислав Цибульник – старший эксперт Александрийского районного отделения КЗ “Кировоградского областного бюро судебно-медицинской экспертизы” 17 лет посвятил этой службе. Сегодня, по случаю Дня судебного эксперта, который отмечается в Украине 4 июля, Владислав Васильевич приоткрыл завесу своего мрачного учреждения.

– Как вы попали в такую специфическую профессию?
– Когда-то хотел быть хирургом, работать где-нибудь в клинике, но судьба распорядилась иначе. Узнав в академии о таком неуютном распределении (кому хочется работать с трупами?), конечно, немного расстроился, но принял назначение спокойно. Во время учебы посещал морг, наблюдал, изучал работу судмедэкспертов – было интересно. В то время хирургов было много, а медицинских экспертов мало. И скажу честно, теперь ничуть не жалею. Я чувствую свою причастность к нужному делу, которое не каждому под силу. А еще горжусь тем, что помогаю устанавливать справедливость и раскрывать преступления.
В Александрию я приехал в 2005 году после окончания медицинской академии в Днепропетровске и Киевской интернатуры по специализации судебная медицина.
– Как отнеслась семья к такому выбору?
– Нормально, мы медики, и понимаем специфику наших специальностей. Разве что работа заставляет быть все время начеку, ведь на происшествия вызывают вне зависимости от времени суток. Конечно, близким это не нравится.
– Чем занимается судмедэкпсерт?
– Его задача – помогать правосудию при расследовании преступлений против жизни и здоровья граждан. Есть три основных направления: работа с трупами, работа с потерпевшими (или подозреваемыми) – побои, изнасилования и так далее. Третье – выезды на место преступления в составе следственной группы.
– Работы много?
– Хватает. Нас всего двое, а территория большая. После административной реформы к Александрийскому району присоединили несколько территорий, а штат экспертов остался прежним.
– Наверное, вы до сих пор помните свой первый труп?
– Первый «мой» труп был ужасным – запах, вид, но перенес все это спокойно. Дальше такая работа стала делом привычки. Единственное, к чему до сих пор не могу привыкнуть, – это мертвые дети…
– Говорят, к трупному запаху невозможно привыкнуть?
– Человек ко всему привыкает. Я уже не обращаю внимания. А после работы нужно тщательно умываться, менять одежду, тогда запах практически убирается.
– В фильмах и сериалах часто показывают, как лихо полиция с помощью экспертов раскрывает преступления. Так бывает?
– Там много из области фантастики. Мне очень не нравятся надуманные телевизионные сериалы, где какие-то сотрудники мифических экспертных служб буквально по кончику волос определяют чуть ли не адрес и фамилию убийц. Эти байки подрывают имидж рядового сотрудника судебной медицины и делают из его работы какое-то шоу. Конечно, мы пользуемся, насколько это возможно, достижениями науки и техники, но не в таких фантастических масштабах, как это преподносят.
Нам часто приходится прибегать к анализам ДНК, отправлять материалы на изучение к токсикологам, иммунологам, цитологам, криминалистам. Но основная работа проводится на месте – это визуальный осмотр, фотосъемка, замеры и фиксация наблюдений. Если есть какие-либо сомнения в правильности наших заключений, тогда привлекаем узконаправленных специалистов. Наша задача – выявление механизмов, приведших к смерти, а выяснение их причин – это уже работа полиции. В нашей работе очень важно абстрагироваться, не прислушиваться к навязываемому мнению.
Наша отечественная судмедэксертиза всегда была на высоте в практической области. Раньше зарубежные специалисты приезжали в Киев изучать методы работы. Однако мы сильно отстали по части современных технологий. Например, сделать анализ на ДНК раньше было большой проблемой, приходилось отправлять материалы аж в Киев, долго ждать ответов. Сейчас с этим проще, такие лаборатории уже есть во многих крупных городах страны.
– Результаты вашей работы могут кардинально изменить ход следствия?
– Конечно. Неоднократно приходилось сталкиваться с ситуациями, в которых, на первый взгляд, все ясно. Умер человек по причине, например, болезни или травмы по неосторожности, но при более глубоком изучении оказывается, что смерть-то насильственная.
Вот, например, случай, когда нашли человеческий скелет и было сложно установить причину смерти. Однако нам удалось выяснить, что останки человека имели сломанную подъязычную косточку – такое случается, когда человека душили. Мы сделали соответствующее заключение, а дальше – работа следствия.
Или другой случай. Женщина решила упрятать бывшего мужа в тюрьму: нанесла сама себе лёгкие телесные повреждения в интимном месте и написала заявление в полицию об изнасиловании. И, возможно, ее план удался бы, если бы экспертиза не установила истину и выяснила, что нанесенные царапины – дело ее собственных рук.
– Испытываете ли вы брезгливость к людям вообще, зная, из чего они “слеплены”?
– Нет. Это все естественно, природно. Но к тем, кто при 100-процентных уликах упрямо отрицает свою вину – к этим есть чувство неприязни, даже несмотря на то, что я по долгу службы должен быть в стороне от личных оценок.
– С кем легче “общаться” – с мертвыми или живыми?
– Могу ответить, что мертвый ничем не отличается от живого, только не дышит. А если серьезно, то специфика моей работы такова, что живые могут что-то скрывать, говорить неправду, а мертвый не обманет, и здесь все зависит от качества экспертизы, внимания к каждой детали. Именно они часто раскрывают картину преступления.
Однако зачастую сложить экспертное мнение можно только после общения вживую.
– Сегодня александрийцы гибнут на войне – кто проводит опознание, оформляет документы?
– Наша судмедэкспертиза. Мы принимали и занимались погибшими при обстреле нашего города, а также при поддержке городской больницы занимаемся нашими земляками, погибшими в других городах.
– С чем чаще приходится сталкиваться во время войны?
– Стало больше самоубийств – повешений, отравлений. Стало больше пьяных драк, разбойных нападений. Больше стало смертей от цирроза печени, сердечных заболеваний. Это можно понять – тяжёлые времена, проблемы с финансами, стрессы, нервные срывы.
– Слышал, что в вашем деле бывает такая казуистика, какую ни один писатель специально не придумает.
– Да, этого хоть отбавляй. Историй множество. Например, несколько лет назад похоронили мужчину… во второй раз. Он пропал много лет назад – ушел из дома и не вернулся. Тогда, через несколько месяцев, нашли труп, и жена как бы опознала мужа по телу. Похоронили, все как положено. А через много лет где-то в посадке нашли скелет, на котором был надет свитер. Не буду рассказывать долгую историю и всех деталей, но именно из-за свитера, который был один в один как на ушедшем когда-то мужчине, началось следствие, экспертизы. В конце концов удалось выяснить, что в первый раз хоронили совершенно другого мужчину, а наш герой – муж – жил долгие годы в соседнем селе. Но в итоге тоже пропал, а его скелет как раз и был найден в знакомом свитере.
Еще случай из моей практики. Однажды женщина заперла мужа – любителя выпить – в квартире, а сама ушла по делам. Мужу было плохо с похмелья, и он решил во что бы то ни стало выбраться из квартиры. Он полез в форточку, застрял в ней и задохнулся…
Или вот из недавнего. Выехали мы с полицией на вызов – соседи сообщили, что через окно видели в квартире мертвого человека. Приехали, смотрим в окно – действительно, лежит человек на полу. Вызвали спасателей, но дверь оказалась крепкой, решили лезть через окно. Разбили его, залезли, а оказалось, что человек жив. Выяснилось, что у него три дня назад случился инсульт, и все это время он лежал на полу.
Так что спасибо бдительным соседям: ещё немного – и человек бы умер. А так мы подоспели вовремя и спасли его.
– Были ли случаи, которые вас удивили?
– Бывало. Например, известный в городе случай, когда мужчину убили и сожгли труп. Удивило, сколько у убийцы было ненависти – более 100 ударов ножом, из них только в области лопатки – 54 ранения! Убивать – это ненормальное состояние для человека.
– У вас бывают разногласия со следствием, судом?
– Случается. Нам приходится участвовать в судебных процессах, и не всегда наша точка зрения совпадает с позицией какой-то из сторон процесса. Вообще-то наша задача ответить на вопросы следствия – что, где, когда? А устанавливать картину случившегося – это их задача.
– Существует ли какая-то цикличность роста смертей?
– Вероятно, что-то такое в природе есть. Бывают периоды, казалось бы, ничем не обоснованных вспышек. И, конечно, эпидемии, войны…

Г. Сергеенко