Военное лихолетье Марии Лихопой

В истории нашего города сохранилось еще немало белых пятен периода оккупации Александрии, которые не нашли отражения в документах, но остались в памяти живых свидетелей тех событий. С одним из таких свидетелей нас познакомил краевед Владимир Иванченко.
Мария Григорьевна Лихопой родилась в селе Новом Стародубе в далеком 1930 году, но и сегодня ее рассказы о военном времени удивляют яркостью и четкостью повествования.

– В августе 1941 года, перед приходом фашистов, отец ушел с отступающими частями Красной Армии, угоняя в тыл колхозный скот, а мы с матерью и бабушкой остались дома. Вступление немецких солдат запомнилось стуком касок, когда они шли главной улицей нашего села. Здесь они долго не задержались и пошли дальше – на Кривой Рог. До 43-го я их практически не видела, а в селе всем заправляли полицаи.
Через несколько дней после того, как село захватили немцы, я встретила в поле за околицей солдата в форме красноармейца. Хотя мне и было на то время 11 лет, я хорошо отличала своих солдат от чужих. Помню, как сейчас, – он просто стоял посреди поля и никуда не шел, вероятно, не знал, что происходит, где находятся свои, а где враги. Я позвала его, и он пошел за мной. Дома мы спрятали его в подвале, где он просидел месяц. Позже, когда все успокоилось, и в село стали возвращаться военнопленные которые были освобождены немцами из лагерей (решение фашистского командования об освобождении ”ограниченного контингента” по национальному признаку было принято 24 июля 1941 года), он стал выходить из дому и однажды познакомился с жительницей нашего села. Они сошлись, и солдат прожил у нее до 43-го года. Всех подробностей его истории я не знаю, помню лишь, что когда шли бои за освобождение села, соседку убило, говорят, шальной пулей, а он ушел с наступающими частями Красной Армии.
Звали его Василий Уханев. Несколько лет назад я случайно узнала, что после войны он жил в селе Малиновке Петровского района и умер в возрасте 90 лет…
Самый страшный эпизод военных лет маленькой девочки случился в сентябре 1941 года. В селе на то время проживали еврейские семьи, за которыми нещадно охотились оккупанты.
– Однажды на улице остановилась машина с закрытой будкой. Любопытные дети бегали вокруг, и я подошла поближе. Вдруг один из немцев взял меня на руки и забросил в кузов. Я ничего не понимала, что происходит, куда я попала. Помню, что в будке было много людей, нас везли долго, а когда остановились, я забилась в угол. Людей начали вытаскивать из будки и строить. Меня вытащили последней. Помню, это было возле лесополосы, вдоль которой было вырыто множество ям. Возле них и строили тех, кто был в машине.
Я поняла, что сейчас нас будут расстреливать. Упала на колени и схватила за ногу полицая. «Не убивайте меня, я дочь Щербины», – шептала я. «Это твой батька шоферил в МТСе?», – спросил он. Когда я утвердительно кивнула, он шепотом велел отползать к лесопосадке. Я так и сделала, а потом, что было духу, бросилась бежать. Последнее, что помню, когда оглянулась – людей начали бросать в эти ямы…
Трое суток добиралась домой. Где я и куда идти не знала, шла наобум. Спасибо людям, которые встречались на пути. Они подкармливали кто чем мог. Дорогу я нашла лишь, когда стала спрашивать, где живет бабка Чуприйка. Моя бабушка была известной целительницей и ее знали многие в округе. Дома, конечно, все были в шоке, а после рассказов о случившемся бабушка сказала, чтобы я помалкивала – от беды подальше…
Здесь нужно сделать отступление. Как впоследствии установили краеведы, вероятнее всего, машина, в которую попала Мария, была с евреями. Их свозили в балку под Новой Прагой, где позже были найдены захоронения расстрелянных мирных жителей.
Еще одно испытание войной выпало Марии Лихопой осенью 1943 года.
– Однажды в пустующем доме я заметила каких-то людей, которые прятались на чердаке. (Позже выяснилось, что в октябре 1943 года наши части совершили попытку прорыва на этом участке фронта, дойдя до Шаровки, но наступление захлебнулось, и часть подразделений осталась в тылу врага. В частности, трое раненых солдат после временного отступления советских войск остались в селе). Наша семья решила им помогать, и меня, как самую не вызывающую подозрения, наряжали в широкую юбку, под которую подвязывали свертки с картошкой и коржами. Так я и лазила к ним почти два месяца, пока не пришли наши.
Не могу сказать, что сильно боялась немцев, хотя однажды получила от одного из них штыком под ребро, когда бежала по улице перед их колонной. Это было перед отступлением, и несколько дней какая-то их часть стояла в селе. Были среди них и добродушные – показывали фотографии своих родных, говорили ”Гитлер капут” и даже давали молоко. Но когда они стали отступать, то выгнали всех жителей из села и гнали в сторону Головковки – так они пытались прикрываться от обстрелов наших войск.
К сожалению, от этих обстрелов пострадали не только фашисты, но и много мирных жителей. Залпы артиллерии (а это были «Катюши») не разбирали, где свои, где чужие: многие односельчане погибли под ними, а мне осколками выбило зубы, разбило бровь, колено и позвоночник. После этого я долго лечилась, но старые раны мучают меня и сегодня.
При отступлении фашисты жгли хаты, в том числе и наш дом. Ютиться пришлось в пустующей соседской…
По окончании войны Мария Григорьевна закончила Александрийское медучилище, работала в различных медицинских учреждениях Александрии, имеет сына и двух внуков. Сегодня живет в своем доме на улице Краснозвездной. Жила, училась и работала, но свои поступки в годы войны не считала чем-то героическим, так как многие семьи наших людей поступали подобным образом.

Г.Сергеев

P.S. Если в ваших семьях сохранились такие воспоминания, поделитесь, расскажите о своих родных и близких. Мы расскажем об этом на страницах газеты и заполним белые пятна нашей истории.