Трагедия и отрада маленького человека

Одинокий незнакомец

– То, что мы с ним встретились – это судьба, – рассказывает Анна Евтифиевна Савчишина. – Однажды весной, в апреле, я шла по улице Калинина. Навстречу мне – мужчина. Невысокий, аккуратный, в шляпе, при галстуке. «Здравствуйте, – обратился он ко мне. – Извините за нескромный вопрос: вы свободная?». Я рассмеялась. Мне тогда было 56 лет. «Вы смеетесь, – расстроился незнакомец. – А у меня жена умерла. Я больной, у меня язва желудка и я не умею готовить. Если вы свободная, хочу вас попросить: сварите мне борщика. Вот вам ключ от моей квартиры, в холодильнике все есть. А если чего не хватает – вот вам денежки, докупите. Я работаю, мне некогда. А вы, как сварите борщик, положите ключ под коврик».

Он назвал свой адрес и протянул миллион купонов (на дворе было начало 90-х). «Вы в своем уме? Вы меня впервые видите!», – возмутилась я. «Я вижу, вы меня не обидите. Тем более, ничего особенного у меня в квартире нет», – ответил мужчина. В недоумении я пришла домой. Рассказала своим эту историю. «Мама, не иди, это маньяк тебя заманивает», – сразу сказала младшая дочь. «Что мама, полжизни прожили, и не можете различить мошенников?», – усмехнулся зять. А я: «Да не похож он на маньяка. Грустный такой, убитый горем». «Мама, что тебе, тяжело борща мужику сварить? Свари, не полиняешь», – поддержала меня старшая дочь. И я пошла, оставив детям адрес – мало ли что. Открыла дверь, осмотрела квартиру – везде чисто, в холодильнике полно продуктов. Я сварила борщ, а тут и незнакомец пришел на обед. Мы даже не спросили имен друг друга. Вместе поели. «Вкусный борщ, – похвалил мужчина. – Если бы ты еще такого сварила». Я пообещала прийти еще, когда будет время. А потом пришлось хоронить маму, было не до того. Позже он рассказывал, что скучал по мне, боялся, что я больше не приду. Но пока меня не было, ему готовили еду мои дочки. И он плакал от радости: после смерти жены две его падчерицы, которых он растил 13 лет,  ни разу не пришли проведать отчима, не то, что накормить.

Так мы с Давидом Яковлевичем стали общаться, а потом и жить вместе. Работал он дежурным в общежитии «Уголек».  Его падчерицы были против наших отношений, очень хотели, чтобы им досталась однокомнатная квартира отчима, хотя у каждой были собственные квартиры большей площади. Я уговаривала его отдать жилье, мне чужого не надо. Но он этого не сделал, и девчата долго строили козни. Мы приватизировали квартиру и продали ее, хотели купить ему дом, но одна из его падчериц прокляла деньги, и они уплыли, как вода сквозь пальцы. Давид Яковлевич говорил падчерицам:«Девочки, если эта уйдет, придет другая. Я один жить не буду. Я больной, за мной нужен уход». Они ему угрожали, устраивали погромы в квартире, нанимали бандитов. «Не бросай меня, иначе я погибну», – не раз говорил он мне.

После продажи квартиры Давид Яковлевич жил у меня. Я его и хоронила, когда он умер. Он был очень добрым, внимательным, благородным. Всегда помогал мне, моим детям, оплатил обучение в университете двух моих внучек. Получал пенсию, деньги от немецкой организации «Клеймс-Конференс» как жертва Холокоста, а по документам приравнивался к участникам боевых действий. Жизнь у него была нелегкой. Но он не обозлился, добрый был. Бывало, рассержусь на него, а он спокойно так: «Я такого не заслужил». И у меня весь гнев уходит. 20 лет мы прожили вместе, и никогда у нас не было разногласий. У меня было три мужа – русский, украинец и еврей. Последний был самый лучший. Он мне не запрещал ходить в церковь. Вместе ходили в общество еврейской культуры, куда Давид Яковлевич жертвовал деньги. «Ты общество не бросай», – сказал он мне, покидая этот мир в 2012 году. Похоронен он на Верболозовском кладбище. Его падчерицы так и не пришли с ним попрощаться. Своих детей у Давида Яковлевича не было, но он любил малышей. А мои дочки его очень любили. Младшая даже назвала сына Давидом – в честь него.

Узник гетто

Давид Кижнер – один из жертв Холокоста и узников гетто, которые жили в Александрии. Он родился в 1930 году в Могилеве-Подольском. У него были старшие братья и сестра. Мама умерла, когда Давид был совсем маленьким. Отец привел в дом мачеху, старшие дети ее невзлюбили, а маленький Давид называл мамой, за что ему от них попадало. Но женщина и правда относилась к Давиду, как к родному. Когда началась война, мальчику было 11 лет. Он учился в школе в селе Озаринцах, дружил с украинскими хлопцами, а дома разговаривал на идиш, покупал с отцом мацу в еврейском кооперативе, ходил в синагогу и соблюдал еврейские традиции. Обидное слово жид услышал впервые во время оккупации. Впоследствии оно не раз летело в его адрес, но тогда, в детстве, он не знал, что такое антисемитизм, украинцы с евреями жили дружно. Отец, который во время войны работал кузнецом в колхозе, попал под облаву и вместе с другими евреями был убит румынами на глазах у сына. Его, вместе с другими 28 убитыми, похоронили украинцы в Братской могиле. А Давида с мачехой полицаи отправили в гетто в Могилеве-Подольском, на границе с Молдавией. Гетто было окружено колючей проволокой, его охраняли украинские колаборационисты. Там же, под надзором румын, содержались советские военнопленные. Взрослые работали на строительстве железнодорожного моста через Днестр. Со временем в гетто пригнали румынских евреев, и порядки в нем изменились. За взятки полицаи выпускали евреев за огражденную территорию. Богатые румынские евреи держали на территории гетто лавки, мастерские, парикмахерские, был создан юденрат (орган еврейского самоуправления). Давид в силу возраста беспрепятственно выходил за пределы гетто и торговал на Могиев-Подольском базаре контрабандными хлебом и сигаретами, которые румынские спекулянты покупали у солдат. Мачеха Давида зарабатывала мытьем полов. Питались скудно: картошка, свекла, хлеб. Каждый выживал, как мог. В марте 1944-го евреев освободили советские войска, чему люди были несказанно рады. Постепенно все вернулись по домам. А Давида красноармейцы забрали с собой как переводчика с румынского. Но под Яссами вернули назад – он оказался мал для воинской службы. Мачеха уехала к родне, а Давид стал жить в семье старшего брата Авраама, который вернулся с фронта.

Он так и не доучился – имел всего 4 класса образования. 30 лет проработал в шахте в Луганской области. Рабочие над ним смеялись – как это, еврей-шахтер? Но Кижнер на жизнь не роптал, судьбу не проклинал. «Нам бы поучиться у евреев выдержке, стойкости», – считает его вдова Анна Савчишина, ставшая отрадой последних лет жизни узника гетто.

Чтобы помнили

Председатель общества еврейской культуры и представитель благотворительной организации «Милосердие Давида»  Надежда Рудяга назвала невысокого субтильного Давида Кижнера маленьким человеком с большим сердцем.  «На данный момент в Александрии проживают 30 жертв Холокоста, – рассказала Надежда Федоровна. – А узников гетто в нашем городе больше не осталось.  Со стороны международных организаций, которые поддерживают евреев, жертвы Холокоста получают материальную помощь, средства для лечения. Учитывая почтенный возраст, они уже практически не выходят из дома. Те, кому выпало судьбой пережить оккупацию, с благодарностью вспоминают своих спасителей – простых украинских людей, которые прятали и спасали еврейских детей, чьих родителей уничтожили фашисты.  Благодаря украинскому населению евреи смогли выжить на оккупированных территориях.

В период нацистской оккупации Александрийского района с 6 августа 1941 по 6 декабря 1943 года были уничтожены 2897 евреев, из них 2572 – в Александрии. Их собирали в большие группы под предлогом переселения на другие территории и под конвоем направляли в казармы. Расстреливали в тире, рядом с казармами.

В мае 2005 года в Александрии открыт памятник евреям – жертвам Холокоста.

Елена Карпачева