28.10
2021

28 октября – День освобождения Украины 

Старая тетрадь с портретом Зои Космодемьянской на обложке подписана простым карандашом: «Воспоминания о войне и на временно оккупированной территории 1941-1943 гг. старшего лейтенанта в отставке Петра Гавриловича Братко». На пожелтевших страницах – подробное изложение того, что довелось пережить бывшему директору школы механизаторов из Александрии. Пётр Братко был разведчиком, вместе с группой привёл трёх «языков», после ранения в боях попал в плен, сбежал и два месяца по ночам пешком добирался домой, пройдя 350 километров…


Петр Братко

Петр Братко

В его воспоминаниях написано: «Служил инструктором в 147-й дивизии, в состав которой входил 600-й полк и приданный ему отдельный разведбатальон». В боях под Киевом разведчикам дали задание: доставить немецкого языка любой ценой. Эту задачу Пётр Братко взял на себя. Ему дали семь человек разведчиков, среди них был рядовой Иван Федоренко, который после войны жил в селе Марто-Ивановке и работал охранником на Байдаковской брикетной фабрике. Все разведчики были полностью снабжены оружием и боеприпасами. Был один легкий пулемёт Дегтярёва и гранаты. Отдельный разведбатальон занял оборону в Боярских лесах, а немцы в это время уже заняли село Ирпень. Село Ирпень и Боярку разделяет река Ирпень. Задачей разведчиков было переправиться через реку и взять в плен немцев. Они привели сразу троих «языков», которых конвоировали в штаб дивизии. На допросе пленные сообщили, что их 95-ая дивизия прибыла сюда из Франции для взятия Киева. Таким было задание Гитлера.

После этого Петра Братко назначили командиром роты химзащиты, а таких ещё в то время не было. Поскольку немцам сходу не удалось взять Киев, срывались все их планы, и они готовились применять на фронтах газы, нужно было готовить защиту. Но после того, как 18 сентября 1941 года Киев был сдан, наши войска направили на прорыв в направлении Борисполя и правей Чернигова. В боях Пётр был тяжело ранен в челюсть слева, осколок засел в горле, он жил с ним до конца своих дней. Другой осколок прошёл навылет через правую руку выше локтя. Пётр потерял сознание, его подобрали наши санитары и отправили в Дарницу в госпиталь. Но уже 19 сентября раненых погрузили в эшелоны для эвакуации. До Борисполя они так и не дошли.
«… В чём же дело? Я мог ходить, так как ноги были невредимы, только кружилась и сильно болела голова, правая рука была распухшая, сквозь рану была затянута в госпитале заволока. Когда я вышел из вагона посмотреть, какая обстановка, было передано: кто может идти, пусть уходит. В первом эшелоне уже хозяйничали немцы, тяжело раненных добивали и выбрасывали из вагона. Пошёл и я в направлении Борисполя.
На окраинах города было скопление наших войск. Суета и неразбериха. Были пушки, миномёты, но к ним не было боеприпасов. Видя безвыходное положение, в огороде жителя Борисполя я сложил все свои документы, в том числе и партбилет, и закопал в землю.
Зашёл в хату к жителю этого дома, хозяин лет 50 дал мне свою одежду. Только я переоделся, тут же зашли человек 5 немцев. Видя, что я ранен, меня вывели на улицу, где было уже много наших военнопленных. Так вечером 20 сентября 1941 года я попал за проволоку. Я был переодет, и не видно было, какого состава, а немцы комсостав брали отдельно, а рядовой – отдельно. Так я попал в рядовой состав. Для комсостава немцы создавали лучшие условия с тем, чтобы привлечь офицеров на свою сторону. Их комплектовали в группы и направляли воевать в составе Власовской армии.
Военнопленных вели строем в Дарницу из Борисполя. Первоначально многие даже начали петь песни и некоторые говорили, что война окончена, пойдём домой. А когда дошли до первого населённого пункта, кое-кто уже проголодался и хотел воды. Увидев колодец, несколько человек бросились к нему. Конвоиры сразу открыли огонь, два человека были убиты. После этого песни сразу прекратились, и все увидели, что это будет за «свобода» под немецким сапогом.
По приходу в Дарницу всех военнопленных загнали за проволоку, там были построены большие деревянные помещения, где раньше хранились боеприпасы наших войск. Вот на этих полках разместились все военнопленные. В первую ночь кто-то из пленных поднял крик, что горит здание. Все спросонья начали выскакивать во двор, а вокруг лагеря стояли вышки, на которых – немецкие часовые с пулемётами. Тех, кто выскакивал из помещения, они поливали огнём из пулемётов. В этой суматохе было убито много военнопленных.
22 сентября 1941 года всех военнопленных построили, и через нашего переводчика командование немецкого лагеря начало говорить, чтобы выдавали коммунистов, комиссаров, евреев. Обещали отправить домой тех, кто выдаст. Нашлось несколько таких, которые выталкивали из строя евреев и указывали нем-цам, что это «Юда». У всех на глазах немцы спускали на евреев овчарок, трёх человек собаки порвали до изнеможения. Потом их добили из пистолетов. Двое суток я пробыл за проволокой и насмотрелся много ужасов, которые трудно даже описать. Военнопленным немцы давали еду один раз в сутки. Суп – вода, в которой варилось мясо лошадей, которые не могли ходить, поскольку были худые и измождённые.
Недолго мне пришлось быть за проволокой. Чудом я попал на волю.
23 сентября отобрали человек 50 военнопленных, поставили вести якобы на работы в Дарницкую мельницу. Я тоже встал в строй, и когда выходили на улицу из ворот, было очень много гражданских из сёл, которые приходили искать своих в плену. При выходе из ворот я сразу бросился между людей, и пробыл среди мирного населения до вечера. А с наступлением темноты немцы всех гнали от лагеря.
Много гражданских предлагали мне поесть. Но мне есть было невозможно, так как горло от раны опухло, мог только пить чай. За последние дни я сильно ослаб, одно меня спасало: сахар в кармане – им я понемногу и питался.
С наступлением темноты я решил уйти из Дарницы, оставаться ночевать здесь было опасно. При выходе из Дарницы я зашёл в один домик жителей, вечером попросил у них тёплой воды попить вместо чая и промыть рану на руке, которая сильно распухла.
Спасибо, люди дали, что я просил. Я вытянул из раны заволоку, вышло много гноя и крови. Видя, что я очень слаб, меня оставляли ночевать, но в полдесятого вечера я ушёл. Прошел километров 10, и в два часа ночи наткнулся на скирду соломы, забрался в неё и уснул. Я очень устал, и за всё время после ранения и за проволокой впервые спал часов семь. Проснулся уже днём. Пробыл возле скирды до четырёх часов дня, потом пошёл дальше к Днепру. К вечеру 24 сентября. Когда шёл, все время вспоминал песню Кармалюка «Здається, не в кайданах, а все ж не на волі».
Я пошёл в направлении Кировоградской области, где я жил и работал до войны в городе Александрии в школе механизации 7 лет и один год, откуда был мобилизован на фронт. Думал дома восстановить свои силы, выздороветь после ранения и продолжительного марша, который мне пришлось преодолеть почти за два месяца – расстояние в 350 километров пешком.
В Александрию в то время сразу являться мне было опасно, так как меня многие знали и могли выдать, поначалу таких было много. Я решил зайти в село Косовку, где жил мой брат Фёдор, который работал бригадиром тракторной бригады Користовской МТС, и вместе со своей бригадой был эвакуирован. Но всех их настигли немцы возле Полтавы, и все возвратились на свои места.
Период оккупации. Ноябрь 1941-декабрь 1943 гг.
За два с половиной месяца после ранения и проголоди я немного поправился. Надо было думать, что делать. У брата, конечно, жить было нельзя, так как не было никаких документов и надо было встать на учёт, хотя и в сельском совете было опасно, часть жителей Косовки знали, кто я и где я работал. Старостой села Косовки был Сиденко, в прошлом раскулаченный и выселенный. С приходом немцев он сразу явился, и первым делом взял на список бывших активистов. Так, из колхоза им. Молотова в списки попали Т.Я Дробаха, К.К.Шульга, И.С.Гориславец, Г. Лысенко, П. Шу-льга, Н.Д. Ткач и некоторые комсомольцы. Все списки были переданы в город в жандармерию, после чего все были вызваны в город, и им всыпано по 25 шомполов. После этого жители стали настороженными – поняли, что за освободители немцы.
В феврале 1942 года я перешёл на ночлеги в скирды соломы. На поля Косовки было сброшено много листовок, в которых призывались все жители и партизаны на борьбу с немецкими оккупантами. Я собрал себе листовок всех по одному экземпляру, отпорол поднаряд в сапоге и засунул туда. Часть листовок упали в селе и на территории колхоза им. Молотова. Днём листовки увидел староста колхоза им. Молотова Григорий Мирошник, который ранее был раскулачен. Он дал указание жителям собрать все листовки и сжечь. Вскорости после этого в немецкой газете «Национал-социалистическая Германия» была опубликована статья под заголовком «Вся земля крестьянам». Была и небольшая статейка, где говорилось: «Ходять чутки, буцімто німецька влада буде розстрілювати усіх активістів і комуністів – це велика неправда, нікого розстрілювати не будуть, навіть комуністів, якщо вони встануть на облік у комендатурі і будуть працювати». В начале марта мне стало известно от комсомольца Николая Ткача, что староста Г.Мирошник собирает колхозников и будет читать статью о земле.
Я решил прийти вечером на это собрание. Оно началось часов в 8. Когда я вошёл и присел в углу, Мирошник подозрительно посмотрел на меня, взял в руки газету и зачитал всю статью, а потом и обращение к коммунистам и активу о взятии на учёт. И после этого говорит: колхозов не будет, всё имущество поделим, а потом и землю. Вопросов почти не было. Я не смог выдержать, попросил сказать пару слов. «Ну говори», — ответил Мирошник. Говорю: «Товарищи, пока будет немецкая власть, а она временная и ненадолго, при этой власти очень многие, но не все, получат землю – только по полтора метра, в том числе и много немцев, которые пришли сюда. А насчёт учёта коммунистов и актива, спешить некуда, и все понимают, что это за учёт»…
После собрания Мирошник, видно, обо всём, что было на собрании, сообщил в сельсовет старосте Сиденко и дал характеристику обо мне».
… На этом воспоминания Петра Братко обрываются, и как всё сложилось дальше – неизвестно…
Петр Братко (1907-1980) закончил войну в Австрии в звании старшего лейтенанта. В 60-х годах проходит проверку в органах, поскольку был в плену (хоть и всего один день) и находился на оккупированной территории. От первого брака у Петра было двое детей. В Александрии женился второй раз – на женщине Лидии с двумя детьми. Сын Петра и Лидии Юрий хранит тетрадь с воспоминаниями отца. Жаль, что Пётр Гаврилович не успел их дописать.
В нашем городе до войны Пётр Братко работал директором школы механизации, а после – в Александрийском таксомоторном парке, откуда вышел на пенсию. Умер в 1980 году от аневризмы аорты. Похоронен на Центральном городском кладбище.
А его сын Юрий Петрович Братко — инженер-технолог УТОСа, всю жизнь работал на АЭМЗ. Спасибо ему за предоставленную информацию.

Полина Харченко

Залишити відповідь

Войти с помощью: 

Ваша e-mail адреса не оприлюднюватиметься.

Олександрійський тиждень

Олександрійський тиждень